6 июля 1919 года в м. Каменном Броде стали циркулировать слухи о том, что предстоит погром рабочих и в особенности евреев. По наведенным им негласно справкам оказалось, что слухи эти имеют под собой почву и что в соседних деревнях устраиваются часто собрания по организации погромов. На совместном совещании Ревкома с заводской администрацией и завкомом решено было защищаться собственными средствами, для чего в Ревком было собрано оружие.

Тогда же были получены сведения, что в деревне Немилье помещается повстанческий штаб, почему Козаков и секретарь Ревкома 8 июля были посланы в Немилье собрать соответствующие справки.   Козаков, возвратившись из командировки, донес, что все спокойно и опасаться погрома нечего, между тем в день погрома, т.е. 9 июля, утром, определенно стало известно, что через час в местечко придут погромщики. И действительно около 12 час. дня в местечко ворвалась вооруженная толпа, состоящая исключительно из молодых парней соседних деревень и начала сгонять на площадь к заводу все мужское еврейское население.

Вскоре явились к нам на квартиру и объявили его (свидетеля. — Примеч. ред.) арестованным, требовали выдачи Наумова (Кисельгофа). Скоро, однако, его, свидетеля, отпустили под ответственность секретаря Ревкома Адамовича, который отвел его к себе на квартиру. Спустя час на квартиру Адамовича явились Грибан, Ваховский и Солох, и потребовали, чтобы он, свидетель, выдал три пулемета. Несмотря на убеждения его, свидетеля, пришедших, что пулеметов на заводе нет, последние повели его к толпе, где ему пришлось разными способами убеждать толпу в отсутствии пулеметов. Наконец вопрос о том, подлежит ли он расстрелу, был поставлен на голосование местных жителей, после чего он был освобожден. Когда свидетель сидел вроде арестованного на квартире Адамовича, то последний, между прочим, сообщил ему, что собранные на площади евреи будут отведены в Новоградволынск к повстанческому коменданту. Однако вечером стало известно, что все арестованные мужчины евреи, всего около 175 человек, были выведены за лес в поле и там часть их расстреляна, а часть перебита дубинами, вилами и т.п. И домой возвратилась, пользуясь темнотой, лишь незначительная часть. По словам очевидцев, избиение носило чрезвычайно жестокий характер и очевидно было направлено на полное уничтожение оставшихся в живых, как раненных, так и здоровых (Здесь свидетель сильно волнуется и некоторое время совершенно не может говорить).

На следующий день вечером в контору завода явились Солох, Ваховский и Грибан и предложили свои услуги по погребению убитых, на что свидетель сказал пришедшим: «Делайте, все, что хотите, лишь бы были похоронены все как следует». Свидетель решился сделать такое распоряжение исключительно потому, что положение было более чем критическим. Ведь все еврейское население осталось как бы совершенно изолированным от остального населения, так что никто не желал оказать евреям никакой помощи; кроме того, почти все мужское еврейское население было перебито.

Свидетель утверждает, что раненый Шварцштейн ему, свидетелю, умирая сказал: «Отомсти за меня Багинскому, так как он меня убил». Со слов других свидетелей известно, что Свинцицкий, будучи на поле побоища, бил и резал, Николай Конкулевский тоже убивал. В первый раз свидетель был арестован Марчевским, причем на дворе свидетель заметил Солоха.  Кажется, что Козаков действительно приходил в контору в то время, когда он был арестован, и, позвав его, увел на квартиру Адамовича, причем свидетель не помнит, говорил ли он тогда что-либо к толпе. Спустя два дня после погрома, Козаков предлагал ему уехать, сообщим при этом, что его решили убить. Знает, что связь с организатором повстанческого движения, с родственником священника с. Немилье — Быковым была с родственниками Козакова. Свидетель помнит, что видел Солоха и его зятя, но оружия у них не было; последний был одет в коричневую рубаху.

После погрома несколько дней подряд Шевчук был повстанческим комендантом местечка. Свидетель полагает, что устроить погром решили только местные, так как пришедшие были только мальчики и то, если бы последние пришли с эти намерением, то учинили бы это сейчас же в квартирах. Между тем, повстание наступило под вечер, и, при том, за местечком. Со слов других свидетель знает, что Василевич Людвиг говорил: «Их безусловно нужно перебить всех». Видел Солоха в толпе и затем возле (cвоей — Примеч. ред.) квартиры, а Шевчука видел в тот момент, когда за него голосовали, причем Шевчук сказал тогда: «Мне известно, что если население требует освободить кого-либо, то того нужно отпустить».

Добавил, что до этого времени Шевчука еще не знал. Свидетель убежден, что если бы из местных рабочих-крестьян выступило человек пять с энергичным протестом, то погрома не было бы, вышло же наоборот, что местные рабочие-христиане как будто поддерживали пассивно пришедших. Пришедших было человек 50-60, а при избиении, как говорили, участвовало более 200 человек. Лично свидетель был того убеждения, что Козаков не был активным участником организации погрома и потому доверял ему всецело, тем более, что он был председателем Завкома. После погрома о Шевчуке распространились в местечке слухи самого плохого низкого свойства. О Василевиче Валентине свидетелю ничего не известно. Свидетель полагает, что погром был направлен исключительно против евреев, и, что Представителям Советской власти, если бы они были в то время в местечке, ничего не угрожало.

Местное еврейское население хуже всего говорило про Багинского, Свинцицкого и Василевича Людвига. Брат свидетеля был изранен вилами, имел около 20 ран и прожил дней 8; по словам последнего, он был ранен неизвестным. О том, что Шевчук был назначен комендантом слышал от самих повстанцев после погрома, при том, как приготовляли помещение Ревкома под повстанческий штаб. Подсудимый Козаков на вопрос обвинителя объяснил, что Михайлов сообщил ему о готовящемся погроме в день погрома, утром. Причем сказал, что он был в Черницах и был там задержан повстанцами, что он был у священника в Намилье, потому что туда его послала администрация завода. Свидетель Черноморский объяснил, что лично не посылал Козакова к священнику. Подсудимый Шевчук объяснил, что комендантом не был вовсе и, что прибыл из Киева в Каменный Брод за 4 дня до погрома.