Каменный Брод, возле Звягеля, благодаря заводу Зусмана стал местечком с населением почти в тысячу человек. Вся промышленность состояла из большого завода, на котором производились фаянсовая посуда (тарелки, миски, блюдца), другая домашняя утварь, а также декоративные изделия, рассылавшиеся по уезду. Население местечка, за исключением нескольких семей ремесленников, едва содержавших себя, зарабатывало на жизнь работой на заводе.

Однако это местечко, каким бы маленьким и бедным оно ни было, однако по своей культуре стояло выше соседних более крупных местечек. Несмотря на это, его называли «деревней», и почтово-телеграфной конторы здесь не было. Она находилась в близлежащем местечке Рогачёве, откуда почту привозили в заводскую контору.

Некоторые рабочие-счастливчики, чьи родственники жили в «золотой стране», часто шли пешком в Рогачёв, чтобы быстрее получить письма.

Рядом с Каменным Бродом находился красивый сосновый лес, распространявший весной повсюду аромати привлекавший гостей-дачников. Одни приезжали лечить больные лёгкие в хороших климатических условиях, другие – наслаждаться здоровым воздухом и красотой природы. Они предавались богатым  развлечениям, и местечко оживало. Был здесь свой фельдшер, считавшийся мастером на все руки, даже в вырывании зубов. К доктору нужно было ехать 30 миль в город Звягель. Не один человек умер преждевременно из-за того, что вовремя не могли найти врача. В местечке была также синагога с полишем* под ней, баня, разумеется, с различием для бедных и богатых, но веники, шайки и миква – одинаково для всех. Под баней тоже был полуподвал. Там останавливались нищие, которые в большом количестве прибывали из окружающей местности. Каким бы ни было бедным местечко, тамошние евреи отличались добродушием и отдавали последний кусок нищим. Поэтому это помещение было всегда полным, и каждую пятницу вечером все евреи в синагоге брали несколько орхим* на субботу и делились с ними последним куском. Такое происходило и в нашей семье. Мне запомнился один эпизод. Моя мать была известна в местечке своей исключительной честностью. Все звали её «мамой». Она действительно была мамой для всех, прежде всего, для тех, кто жил беднее нас. Как-то один нищий, который ходил по домам за подаянием, имел при себе много денег. Он использовал честность моей мамы и оставил имевшиеся у него деньги, поскольку была суббота, и с собой нельзя было ничего носить. Моя честная мама спрятала деньги, не глянув даже, сколько. Но мы, дети, не могли успокоиться  до тех пор, пока не нашли мешочек, и были поражены, насчитав восемьсот рублей. Таких нищих, отбиравших последний кусок, было много.

Бедность местечка была безграничной. Зарплата заводских рабочих составляла от

5 до 8 рублей в неделю. Поэтому на фабрике вынуждены были работать 8-летние дети, чтобы семья могла как-то прожить. Эти маленькие заработки сразу же отбирались администрацией. Зарплата рабочего была нищенской, а служащие – кассир, директор, бухгалтер и т.д. – жили за счёт голодающих. Мой отец был одним из более счастливых, поскольку у него было больше детей, которые вместе приносили больше денег. Все вместе мы зарабатывали до 10 рублей в неделю. Чтобы не испытывать нужды, мама с детьми должна была ещё обслуживать полдюжины чужих людей, квартирантов, работавших на заводе.

Эксплуатация была ужасной. Работали с шести утра до шести вечера. Три гудка, исходившие из высокой трубы, верх которой, казалось, подпирал небо, пугали рабочих. Первый гудок будил их, второй требовал, чтобы они уже ждали перед воротами, третий означал, что следует стоять у станка. Если кто-то опаздывал на одну минуту, ворота закрывались перед носом у рабочего, и он терял рабочий день, испытывая из-за этого большую нужду.

Я ещё в восьмилетнем возрасте понимала несправедливость по отношению к бедным. На мой вопрос: «Почему не работают директорские дети, у которых есть всё самое лучшее, а бедные дети, работающие так тяжело, не едят хлеб досыта?» – моя умная мама вздохнула и ответила коротко: «Не задавай, дитя моё, трудных вопросов. Так суждено.» Но думала она иначе, и это доказало время. Когда поднялось первое восстание против тёмных сил, мама была в первых рядах боровшихся за лучшую жизнь своих детей. Эта система и бедность местечка страшили меня и погнали юной в дальние дали на поиски более совершенного мира.

Позже, когда я уже была в «золотой стране», стало известно, что положение в моём местечке изменилось к лучшему благодаря взрыву масс и их восстанию против режима.

А когда население хотело лишь перевести дыхание и начать наслаждаться этой победой, небо вдруг заволокли тучи, и тёмная волна погромов обрушилась на еврейские города и местечки. Катастрофическая волна погромов настигла и моё местечко Каменный Брод. Петлюровцы, свои мужики, наши соседи, с которыми мы вместе работали на заводе, объединились, собрали всех евреев-мужчин и устроили им резню, расстреляв всех до одного. А женщины, испытавшие этот ужас, остались живыми. Но «азохн вэй»…